Антрополог имени Лумумбы

Лицо цвета нефти Техаса все время улыбалось, а ноги крутили педали велосипеда. Вело-рикша в Центральном Парке Нью-Йорка по профессии. Недавно ему исполнилось сорок, местные звали его Дрейфус, а сам он себя именовал антропологом с русским университетским образованием. Если бы не его русский без акцента — я бы точно прошел мимо.

Нью-Йорк благоухал всеми соками кипящего мегаполиса, за спиной остался музей американской естественной истории, а впереди лежал тенистый и очень центральный парк.

Туда мы с семьей и направились.

У входа предсказуемо стояла толпа зазывал на велосипедах с тележками, которые на всех языках мира предлагали прокатить. Кататься на тележке не очень хотелось и уверенной походкой мы миновали ряды рикш, когда один из них, черный в смешной кожаной шляпе сказал на чистом русском: «А может все‑таки небольшую экскурсию, земляки?».

Волшебное слово земляки, вкупе с цветом его кожи заставили меня улыбнуться, но я все-же прошел мимо, когда вслед раздалось совсем уж определяющее:»Да, ладно вам, давайте прокачу, дом Леннона покажу, экскурсию проведу, договоримся?»

Дом Леннона, около которого тридцать три года назад он получил четыре пули в спину, я видел, и не раз, поэтому аргументом это не стало. Я взглянул еще раз на потенциального экскурсовода, что‑то было в его манере, такое очень интеллигентно-подкупающее, плюс еще цвет, в общем, стало любопытно и мы поехали.

Мне сложно судить, что было правдой, а что красивым вымыслом в его жизни, но его история на русском без акцента, хороший юмор и то, что применительно к Питеру один район он называл «Васькой», добавляло рассказу достоверности.

Родом он был из жаркой Намибии, но на бушмена похож не был. Через пять лет после приобретения независимости страной решил поехать учиться в Россию. В 96-м стал счастливым студентом университета с самым дружным народом имении Патриса Лумумбы.

Учился на историка, в Питер часто приезжал на какие‑то конференции африниканистов. Жил на Приморской, там еще шаверма вкусная у метро была.

И Питер и шаверма молодому африканскому историку понравились.

Его мама тем временем трудилась в ООН, в этом самом Нью-Йорке, представляла интересы своей не такой уж маленькой Намибии.

Поэтому, когда в 2006-м переехала на работу в Китай, с визой у историка Дрейфуса проблем не возникло даже через три года, когда помыкавшись по свету и заглянув, в том числе, в родную Намибию, он решил податься в город большого яблока.

Здесь его, как впрочем и любого сюда прибывающего, никто не ждал. Город был похож на Москву по бешеному ритму и отношению людей друг к другу. Истфак носящий имя африканского революционера, прославившегося фразой «Мы больше не ваши обезьяны», брошенной пятьдесят три года назад королю Бельгии, котировался не очень, а мамины коллеги не бросались помогать.

Тут образование пришлось кстати и очень помогло. Писать он умел, историю знал, поэтому начал готовить небольшие статьи для газет в качестве фрилансера. Хватало на маленькую квартиру в Гарлеме и на немного поесть.

Идея с велосипедом и Центральном Парке возникла спонтанно, но уже через пару дней показа свою полную окупаемость. Первые пару недель зверско болели ноги, но потом прошли. Без первых профессиональных накладок тоже не обошлось.

Как‑то он заметил высокого и худого, как ему показалось, англичан на с детьми и очень тонкими чертами лица, седые волосы были аккуратно зачесаны назад. Дрейфус эффектно притормозил около и небрежно предложил прокатить и провести экскурсию, дом Леннона, как полагается, показать. Тот недоуменно посмотрел на него, улыбнулся и сказал, что предпочитает пешком. Дети весело засмеялись и показали на незадачливого экскурсовода пальцем. Ехавший следом коллега Дрейфуса на велосипеде тоже хохотал.

Так Дрейфус из Намибии случайно познакомился с Майклом Дугласом, который жил в соседнем доме и любил гулять категорически пешком.

Со временем Дрейфус освоился и когда встречал, порой, Майкла Дугласа или рэппера Паф Дедди, просто поднимал свою неизменную соломенную шляпу и катил дальше.

Но что самое поразительное он научился определять национальность человека на расстоянии, просто проезжая мимо. Для этого ему хватало пары секунд. Советский антрополог Герасимов, наверное, был бы в восторге. Хотя дело, может, и не в науке.

Итальянцев он выделял из толпы по маленьким головам, у немцев было характерное прямое лицо, а все французы, как правило, были невысокого роста и с тонкими губами.

Американцы были очень похожи на русских. Причем под русскими он подразумевал почти все народности входившие в СССР.

Правда, американцы ирландского происхождения на русских не походили совсем.

Русские ему напоминали мощных кабанов, большими лицами, тяжелыми подбородками и взглядом. Русские девушки все вели себя, как звезды и ходили соответственно. Украинки ничем не отличались от русских, но двигались медленнее.

Легче всего ему удавалось вычислять англичан, точнее, жителей Уэльса, все они были обладателями тонкого носа.

А немцы, кстати, очень походили на сибиряков и жителей Пенсильвании.

От наших их отличал лишь взгляд.

В парке Дрейфуса знали все. И считали его русским. Даже хмурые сербы говорили ему, что он в неправильном месте стоит со своей каретой, мол, ты же наш, брат, переезжай в наш угол.

Но он не переезжал и упрямо начинал свой день вместе с десятком крепких загорелых парней из Конго, Ботсваны, Замбезии и Берега Слоновой Кости.

Когда мы прощались, я спросил, а что он собирается дальше делать ?

Тот заулыбался, махнул рукой и сказал: «Если грин карту дадут, пойду учиться, если нет, то уеду к себе, там преподавать буду, учить детей истории. У нас учителя хорошо ценятся и зарабатывают, в общем, слезы крокодильи лить по Америке не буду».

Он отъехал, потом развернулся.

— Слушай, а как там идиота американского зовут, который в аэропорту у вас живет?

— Сноуден, — улыбнувшись ответил я, — Только он уже убежище получил и съехал с аэропорта.

— Вот чудак-человек, но надеюсь ему хорошо теперь,- захохотал, развернулся, помахал еще раз рукой и уехал.

Я не знаю насколько хорошо Сноудену и доволен ли он своей жизнью предателя-изгнанника, но я смотрел в удаляющуюся спину веселого афроамериканца и понимал, что ему хорошо. По крайней мере, он точно знает для чего и куда он крутит свои педали.